Неточные совпадения
Хлестаков. Ну, ну,
дурак, полно! Ступай, ступай
скажи ему. Такое грубое животное!
Осклабился, товарищам
Сказал победным голосом:
«Мотайте-ка на ус!»
Пошло, толпой подхвачено,
О крепи слово верное
Трепаться: «Нет змеи —
Не будет и змеенышей!»
Клим Яковлев Игнатия
Опять ругнул: «
Дурак же ты!»
Чуть-чуть не подрались!
Г-жа Простакова. Правда твоя, Адам Адамыч; да что ты станешь делать? Ребенок, не выучась, поезжай-ка в тот же Петербург;
скажут,
дурак. Умниц-то ныне завелось много. Их-то я боюсь.
Если бы Левин не имел свойства объяснять себе людей с самой хорошей стороны, характер Свияжского не представлял бы для него никакого затруднения и вопроса; он бы
сказал себе:
дурак или дрянь, и всё бы было ясно.
Но он не мог
сказать дурак, потому что Свияжский был несомненно не только очень умный, но очень образованный и необыкновенно просто носящий свое образование человек.
«Ты
дурак! —
сказал он Грушницкому довольно громко, — ничего не понимаешь!
— Заметьте, любезный доктор, —
сказал я, — что без
дураков было бы на свете очень скучно…
Я с трепетом ждал ответа Грушницкого; холодная злость овладела мною при мысли, что если б не случай, то я мог бы сделаться посмешищем этих
дураков. Если б Грушницкий не согласился, я бросился б ему на шею. Но после некоторого молчания он встал с своего места, протянул руку капитану и
сказал очень важно: «Хорошо, я согласен».
—
Дурак же ты, братец, —
сказал он, — пошлый
дурак!.. Уж положился на меня, так слушайся во всем… Поделом же тебе! околевай себе, как муха… — Он отвернулся и, отходя, пробормотал: — А все-таки это совершенно противу правил.
Ну, чего ты пришел,
дурак,
скажи, чего?
Когда дорога понеслась узким оврагом в чащу огромного заглохнувшего леса и он увидел вверху, внизу, над собой и под собой трехсотлетние дубы, трем человекам в обхват, вперемежку с пихтой, вязом и осокором, перераставшим вершину тополя, и когда на вопрос: «Чей лес?» — ему
сказали: «Тентетникова»; когда, выбравшись из леса, понеслась дорога лугами, мимо осиновых рощ, молодых и старых ив и лоз, в виду тянувшихся вдали возвышений, и перелетела мостами в разных местах одну и ту же реку, оставляя ее то вправо, то влево от себя, и когда на вопрос: «Чьи луга и поемные места?» — отвечали ему: «Тентетникова»; когда поднялась потом дорога на гору и пошла по ровной возвышенности с одной стороны мимо неснятых хлебов: пшеницы, ржи и ячменя, с другой же стороны мимо всех прежде проеханных им мест, которые все вдруг показались в картинном отдалении, и когда, постепенно темнея, входила и вошла потом дорога под тень широких развилистых дерев, разместившихся врассыпку по зеленому ковру до самой деревни, и замелькали кирченые избы мужиков и крытые красными крышами господские строения; когда пылко забившееся сердце и без вопроса знало, куды приехало, — ощущенья, непрестанно накоплявшиеся, исторгнулись наконец почти такими словами: «Ну, не
дурак ли я был доселе?
Экой я
дурак в самом деле!»
Сказавши это, он переменил свой шотландский костюм на европейский, стянул покрепче пряжкой свой полный живот, вспрыснул себя одеколоном, взял в руки теплый картуз и бумаги под мышку и отправился в гражданскую палату совершать купчую.
Так
скажут многие читатели и укорят автора в несообразностях или назовут бедных чиновников
дураками, потому что щедр человек на слово «
дурак» и готов прислужиться им двадцать раз на день своему ближнему.
— Уморил! —
сказал Чичиков. — Этакого
дурака я еще отроду не видывал.
Одевшись, подошел он к зеркалу и чихнул опять так громко, что подошедший в это время к окну индейский петух — окно же было очень близко от земли — заболтал ему что-то вдруг и весьма скоро на своем странном языке, вероятно «желаю здравствовать», на что Чичиков
сказал ему
дурака.
— Вот тебе на! Как же вы,
дураки, —
сказал он, оборотившись к Селифану и Петрушке, которые оба разинули рты и выпучили глаза, один сидя на козлах, другой стоя у дверец коляски, — как же вы,
дураки? Ведь вам сказано — к полковнику Кошкареву… А ведь это Петр Петрович Петух…
— Молчи,
дурак, —
сказал Чичиков.
— Вот
дурак! —
сказал он, улыбаясь, и потом, помолчав немного: — Я так совсем не так, как ты: я думаю, что, если бы можно было, я сначала хотел бы сидеть с ней рядом и разговаривать…
— Да ведь я вам и сам, Андрей Семенович, давеча
сказал, что съезжаю, когда вы еще меня удерживали; теперь же прибавлю только, что вы дурак-с. Желаю вам вылечить ваш ум и ваши подслепые глаза. Позвольте же, господа-с!
— Я, брат, тебе все прямо
скажу, потому что они
дураки.
— Так ведь они же надо мной сами смеяться будут,
скажут:
дурак, что не взял.
Кнуров. Совершенную правду вы
сказали. Ювелир — не простой мастеровой, он должен быть художником. В нищенской обстановке, да еще за
дураком мужем, она или погибнет, или опошлится.
— Эка, подумаешь! — промолвил Базаров, — слово-то что значит! Нашел его,
сказал: «кризис» — и утешен. Удивительное дело, как человек еще верит в слова.
Скажут ему, например,
дурака и не прибьют, он опечалится; назовут его умницей и денег ему не дадут — он почувствует удовольствие.
— Темная история, — тихо
сказал он. — Если убили, значит, кому-то мешала.
Дурак здесь — лишний. А буржуазия — не
дурак. Но механическую роль, конечно, мог сыграть и
дурак, для этого он и существует.
«
Дурак. Кажется, плакать готов», — подумал Самгин, а вслух
сказал тоном судьи...
Вспомнилось, как однажды у Прейса Тагильский холодно и жестко говорил о государстве как органе угнетения личности, а когда Прейс докторально
сказал ему: «Вы шаржируете» — он ответил небрежно: «Это история шаржирует». Стратонов
сказал: «Ирония ваша — ирония нигилиста». Так же небрежно Тагильский ответил и ему: «Ошибаетесь, я не иронизирую. Однако нахожу, что человек со вкусом к жизни не может прожевать действительность, не сдобрив ее солью и перцем иронии. Учит — скепсис, а оптимизм воспитывает
дураков».
—
Дурак! — испуганно
сказал Лютов. — Тогда ее разорвет, как бутылку.
—
Дурак, — презрительно
сказал Иноков. — Что ты всех поправляешь?
— Я — согласен! —
сказал Лютов, подойдя мелкими шагами вплоть к нему. — Верно-с: мы или плутаем в дебрях разума или бежим от него испуганными
дураками.
— Да я… не знаю! —
сказал Дронов, втискивая себя в кресло, и заговорил несколько спокойней, вдумчивее: — Может — я не радуюсь, а боюсь. Знаешь, человек я пьяный и вообще ни к черту не годный, и все-таки — не глуп. Это, брат, очень обидно — не
дурак, а никуда не годен. Да. Так вот, знаешь, вижу я всяких людей, одни делают политику, другие — подлости, воров развелось до того много, что придут немцы, а им грабить нечего! Немцев — не жаль, им так и надо, им в наказание — Наполеонов счастье. А Россию — жалко.
— Мне иногда кажется, что толстовцы, пожалуй, правы: самое умное, что можно сделать, это, как
сказал Варавка, — возвратиться в
дураки. Может быть, настоящая-то мудрость по-собачьи проста и напрасно мы заносимся куда-то?
— Он —
дурак, но хочет играть большую роль, вот что, по-моему, — довольно спокойно
сказала Татьяна. — Варя, дайте чашку крепкого чая Любаше, и я прогоню ее домой, она нездорова.
—
Дурак, — придушенным голосом
сказал повар.
— Любопытна слишком. Ей все надо знать — судоходство, лесоводство. Книжница. Книги портят женщин. Зимою я познакомился с водевильной актрисой, а она вдруг спрашивает: насколько зависим Ибсен от Ницше? Да черт их знает, кто от кого зависит! Я — от
дураков. Мне на днях губернатор
сказал, что я компрометирую себя, давая работу политическим поднадзорным. Я говорю ему: Превосходительство! Они относятся к работе честно! А он: разве, говорит, у нас, в России, нет уже честных людей неопороченных?
— Нет, вы подумайте: XIX век мы начали Карамзиным, Пушкиным, Сперанским, а в XX у нас — Гапон, Азеф, Распутин… Выродок из евреев разрушил сильнейшую и, так
сказать, национальную политическую партию страны, выродок из мужиков,
дурак деревенских сказок, разрушает трон…
— Ну да, — с вашей точки, люди или подлецы или
дураки, — благодушным тоном
сказал Ногайцев, но желтые глаза его фосфорически вспыхнули и борода на скулах ощетинилась. К нему подкатился Дронов с бутылкой в руке, на горлышке бутылки вверх дном торчал и позванивал стакан.
— Что за
дурак! разве это не правда? —
сказал Захар. — Вон я и кости, пожалуй, покажу…
— Как можно говорить, чего нет? — договаривала Анисья, уходя. — А что Никита
сказал, так для
дураков закон не писан. Мне самой и в голову-то не придет; день-деньской маешься, маешься — до того ли? Бог знает, что это! Вот образ-то на стене… — И вслед за этим говорящий нос исчез за дверь, но говор еще слышался с минуту за дверью.
—
Дурак,
дурак! — вдруг вслух
сказал он, хватая ландыши, ветку, и почти бегом бросился по аллее. — Я прощенья просил, а она… ах, ужели?.. Какая мысль!
— Какой
дурак, братцы, —
сказала Татьяна, — так этакого поискать! Чего, чего не надарит ей? Она разрядится, точно пава, и ходит так важно; а кабы кто посмотрел, какие юбки да какие чулки носит, так срам посмотреть! Шеи по две недели не моет, а лицо мажет… Иной раз согрешишь, право, подумаешь: «Ах ты, убогая! надела бы ты платок на голову, да шла бы в монастырь, на богомолье…»
— Хорош друг! — говорил Тарантьев. — Я слышал, он и невесту у тебя поддел; благодетель, нечего
сказать! Ну, брат,
дурак ты, земляк…
—
Дурак! —
сказала барыня.
— Не туда, здесь ближе, — заметил Обломов. «
Дурак, —
сказал он сам себе уныло, — нужно было объясниться! Теперь пуще разобидел. Не надо было напоминать: оно бы так и прошло, само бы забылось. Теперь, нечего делать, надо выпросить прощение».
— Однако вы тоже
дурак, милейший, —
сказал Реймер, беря приятеля под руку и увлекая его к автомобилю. — Что веселого в этой шутке?
— Не бойтесь! Я
сказал, что надежды могли бы разыграться от взаимности, а ее ведь… нет? — робко спросил он и пытливо взглянул на нее, чувствуя, что, при всей безнадежности, надежда еще не совсем испарилась из него, и тут же мысленно назвал себя
дураком.
— А! и ты иногда страдаешь, что мысль не пошла в слова! Это благородное страдание, мой друг, и дается лишь избранным;
дурак всегда доволен тем, что
сказал, и к тому же всегда выскажет больше, чем нужно; про запас они любят.
Катерина Николаевна стремительно встала с места, вся покраснела и — плюнула ему в лицо. Затем быстро направилась было к двери. Вот тут-то
дурак Ламберт и выхватил револьвер. Он слепо, как ограниченный
дурак, верил в эффект документа, то есть — главное — не разглядел, с кем имеет дело, именно потому, как я
сказал уже, что считал всех с такими же подлыми чувствами, как и он сам. Он с первого слова раздражил ее грубостью, тогда как она, может быть, и не уклонилась бы войти в денежную сделку.
— Если б вместо отвлеченных рассуждений вы говорили со мной по-человечески и, например, хоть намекнули мне только об этой проклятой игре, я бы, может, не втянулся, как
дурак, —
сказал я вдруг.
— Лиза, я сам знаю, но… Я знаю, что это — жалкое малодушие, но… это — только пустяки и больше ничего! Видишь, я задолжал, как
дурак, и хочу выиграть, только чтоб отдать. Выиграть можно, потому что я играл без расчета, на ура, как
дурак, а теперь за каждый рубль дрожать буду… Не я буду, если не выиграю! Я не пристрастился; это не главное, это только мимолетное, уверяю тебя! Я слишком силен, чтоб не прекратить, когда хочу. Отдам деньги, и тогда ваш нераздельно, и маме
скажи, что не выйду от вас…
«Экий я
дурак, —
сказал себе Нехлюдов, — что же я не удержал ее?»